Кто эти люди?
Евгений Кочетков — художественный руководитель нашего ТЮЗа. Режиссер со своим подчерком и стилем. Или, будет лучше сказать, со своим подходом к материалу. Он старается максимально вовлечь зрителя в разговор, дать ему какие-то зацепки, активизировать его воображение, включить его в сотворение спектакля. Может именно «юный зритель» тому виной? Кто знает.
Но факт — все его спектакли, которые я видел — «Выстрел», «Нос» и даже «Преступление и наказание» используют прием документального театра или вербатима. Истории, которые он рассказывает, имеют литературную основу, хорошо узнаваемую, но замешиваются они на историях реальных. Актеры становятся для нас рассказчиками. Приземляют, оживляют тексты, написанные десятки лет назад про совсем незнакомую и непонятную нам жизнь. Хорошо это или плохо, не мне судить. Главное, чтобы работало. И работает ведь.
В ситуации с книгой нашего земляка Михаила Демиденко «Воронеж -река глубокая» задача только внешне кажется менее сложной. Книга написана в 1987 году, не в в 19 веке, как «Выстрел» или «Нос». Написана языком простым и понятным не только тем, кто родился в СССР и вырос на книгах Гайдара и Валентина Катаева. И потом в ней рассказывается о Воронеже. Чернавский мост, Среднемосковская, Левый берег, Правый берег — знакомые каждому, даже самому юному воронежцу, названия. А я вам скажу, что оживить в воображении зрителя военный Воронеж, тот да не тот, настоящий вроде, но какой-то незнакомый, чрезвычайно сложно.
К своему стыду с творчеством Михаила Демиденко я не знаком. Но пару слов о нём скажу. Для ясности. Всё, что он описывает в своём романе, как я понимаю, по большей части выдумка, основанная на исторических фактах. Это точно не автобиография, поскольку сам Демиденко встретил войну в Пятигорске и никаких раненых солдат на Левый берег не переправлял. Это ни сколько не умаляет достоинств книги. Поскольку автор вполне в материале, и с фактурой у него всё в порядке. Как и с эмоцией. Это придумать невозможно. Опыт ранений, контузии, отступления и бомбежки чувствуется однозначно.
Михаил Демиденко (1929-2003) — это наш Гайдар, кстати. В 12 лет сбежал на фронт, воевал недолго в морской пехоте. Потом был ранен, пережил оккупацию в Пятигорске, вернулся в Воронеж, там закончил школу, еще школьником сотрудничал активно с редакцией «Коммуны». По комсомольской путевке был направлен в спецшколу, где изучал китайский язык, продолжил обучение в военной школе переводчиков, после которой отправился в Китай работать в штабе ВВС. С 1955 года жил в Ленинграде, где окончил факультет журналистики ЛГУ. Писал киносценарии, рассказы, повести, переводил. Публиковаться начал с 1962 года. 14 повестей, 2 романа, 3 киносценария и россыпь рассказов. И ничего из этого я не читал. Как-то вот не встретились мы.
Теперь встретились. Благодаря режиссеру Кочеткову и артистам ТЮЗа Ярославу Козлову, Алексею Иванову, Николаю Байбакову, Ивану Маркушеву, Олегу Столповскому, Анне Гребенщиковой и Екатерине Тоборовец.
Что они делают?
Я уже говорил, что спектакли Кочеткова замешаны на сторителлинге. Справедливости ради, вся великая литература — сплошной сторителлинг. Пушкин упаковывал свои «Выстрел» и «Метель» в повести Белкина, Достоевский «Записки из мертвого дома» предварял рассказом о странном поселенце, прошедшем горнила ссыльного ада и оставившем после себя тетрадь с заметками. У Чехова этот прием применяется, у Тургенева. Зачем? Да просто — так с автора снимается доля ответственности за неудачу. Шучу. Скорее это надо, чтобы приблизить, приручить читателя, вот мол — веришь, нет, а за что купил, за то и продаю. И какими бы фантастическими или ужасными не были истории, с писателя какой спрос. Его дело донести, не расплескать. А что ты с этим будешь делать, твоя забота.
Семеро в серых свитерах выходят на сцену, окруженную с трех сторон зрителями. Загадочно, по-товарищески улыбаются, типа — мы свои, не боись. Сейчас мы тебе такое расскажем. Ахнешь. Но молчат. А в записи звучат их голоса. С реальными воспоминаниями о детстве, Воронеже, знакомых улицах и районах. О том, кому именно принадлежат эти голоса, мы догадываемся по легкой пантомиме артистов. Они пожимают плечами на вопросительные взгляды коллег, улыбаются, морщат лоб. И эта игра в «говорилки» постепенно создает странную атмосферу театра, который на несколько минут ушел в звук.
Движение застыло, зритель слушает и внимательно смотрит на семерых молчунов в серых свитерах. Они играют роли на сцене, но вообще-то они — просто горожане, такие же, как и мы. И живут они в таком же городе, ходят по тем же улицам и учились в тех же школах, что и мы. Молчание позволяет им оставаться в теле спектакля, не разваливает его ткань, не превращает его в вечер воспоминаний. И дает возможность плавно, почти без швов переместиться во времени и пространстве в июнь 1942 года, в дни первых военных потрясений, связанных с жуткой бомбёжкой Сада пионеров и отступлением на Левый берег.
Первый вопрос, который до конца спектакля не давал мне покоя — почему серые свитера? Почему серые еще можно догадаться — это что-то вроде театральной униформы, которая не должна отвлекать от сути рассказа, должна всех рассказчиков в чем-то сделать похожими, универсальными. Но вот свитера летом — это мне не понятно. Я, сидя в футболке, чувствовал, как предательские капли пота бегут по спине. А каково было артистам под софитами? «Горячая премьера», — услышали мы комментарий одного из коллег тюзовцев, когда проходили мимо их курилки во дворе. Воистину так!
Второй вопрос — зачем именно так было выстроено сценическое пространство? От задника к нескольким первым рядам под небольшим углом был проложен дощатый подиум. Он служил крышей дома, кузовом грузовика с ранеными, подвалом бомбоубежища и просто площадкой, на которой артисты могли живописно сидеть и петь песни. Почти все песни, кстати, за авторством Олега Столповского. Его стихи, музыка и аккомпанемент на гитаре. Отдельный респект!
Можно, конечно, предположить, что таким образом постановщик расширяет скромное пространство малой сцены, приподымает всю историю, отделяет её от нашей реальности, с которой всё начиналось. Солдатик с обожженными руками на таком постаменте — уже живой памятник, испуганные мальчишки прячутся под ним, выпадают из реальной жизни, а потом возвращаются в неё, преодолевая свой страх, забираясь на самый верх.
Противопоставление низ-верх, настоящее-прошлое, реальность-вечность, предательство-подвиг с этим подиумом становится не просто метафорой, а эмблемой. Которые я перевариваю только под постмодернистским соусом. Но это мои проблемы. Нормальный зритель спокойно все принимает и не парится. Это я по своей супруге сужу.
Что у них получается?
Мы были на спектакле вместе с дочкой, ей 24 года. И, сложилось ощущение, что все эти приемы с включением через воспоминания артистов зрительского воображения сработал только на взрослой аудитории. Это мы начали ломать голову, где же эта крыша и этот гранд-отель, где 34-я школа и Петровский спуск. На вопрос, как тебе спектакль, дочь сказала: «Нормально». Интересно, как отреагировали 12+? Включились ли они? Вот вопрос.
Если включились, то наши гамбургские запросы можно выбросить на помойку. В конце концов этот театр в первую очередь работает на этого самого «юного» зрителя. Ему и карты в руки.
От себя скажу напоследок. Спектакли о войне, как и любые другие спектакли, где есть длинный рассказ и рассказчик, требуют особой изобретательности от постановщика. Иначе, как не сажай зрителя, эффекта не будет. То, что было придумано в ТЮЗе — хорошо. Супруга моя хлюпала носом и хлопала от души.
Но когда ты видел, к примеру, «Фаину. Эшелон» Райхельгауза, где Елена Санаева полтора часа варит борщ и рассказывает о потере родителей, пережитых испытаниях в эвакуации, тебе трудно. Ты, как завороженный, слушаешь её историю, и чувствуешь, как закипают слёзы, и это невозможное, но предельно узнаваемое сочетание — кухни, разделочной доски и ужаса, прожитого и уложенного, укрощенного, входит в твою кровь. Вместе с запахами борща и звуками падающих бомб. И ты уже не будешь прежним. Хотя бы какое-то время.
А тут, мы вышли на солнышко, и через полчаса все забыли. Лето, хорошо…
Фото Андрея Парфёнова
ШКАЛА ГАРМОНИИ (авторская разработка авторов портала gorsovety.ru)
Для людей, которые любят конкретику, и которым некогда читать большие тексты рецензий.
Оценка спектакля (художественного произведения) по нескольким критериям по шкале от 1 до 10
- Оригинальность – (1- нет, 5 – где-то я такое видел, 7 – раньше я такого не видел 10- что это было?) – 6
- Яркость (декорации, спецэффекты) – 1-нет, 5 – симпатичненько так, 7- хорошо прям, 10- вау!) – 6
- Трогательность (эмоциональность) (1 – нет, 5 – мурашки(одобрительный смех), 7- пощипывает глаза(смех без контроля), 10 – заплакал) – 7
- Катарсис (1 –нет, 5 – задумался о вечном, 7- еще раз задумался о вечном 10- переосмыслил всю свою жизнь) – 5
- Художественная ценность (1 – нет, 5 – а в этом что-то есть, 7 – в этом точно что-то есть, 10 – шедевр) – 6
- Историческая ценность (1 – нет, 5 – возможно, 7 – более чем возможно, 10 – однозначно есть)- 6
- Посоветовать другим (1-нет, 5 – если других дел нет, 7- сходите, обсудим, 10 – обязательно идти) – 7
Средний бал – 6,2 (1 – в топку вместе с рецензией, 5 – это интересно, 7 – надо идти, 10 – так не бывает!)
