Скажу сразу, я шел на это представление без особых ожиданий. Вернее, так, мне казалось, что это будет что-то вроде капустника, тусовки для своих. И уж никак не рассчитывал я увидеть настоящий, профессионально сделанный спектакль, достойный самых высоких оценок. Моих, по крайней мере.
Всё с самого начала выбивало нас зрителей из привычного гнездышка наблюдателей. И делалось это не за счет навязчивого интерактива, которым я еще на детских утренниках накушался досыта. Никто нас не трогал руками. Не водил с нами хороводов. А сидели все в зале растроганные. Ну ладно, не все. Я сидел.
Получилось очень проникновенное, тонкое высказывание о природе театра, о профессии артиста, о его поиске, сомнениях, неустроенности и даже зависти. Что касается моих ощущений, это был тот редкий момент, который Дмитрий Крымов описывал, говоря о своём восторге от игры артистов: «Хотелось уйти с ними за кулисы».
И ведь ничто не предвещало. Ну театр.doc, ну вербатим. Чего мы не видели? И вдруг на твоих глазах рождается какое-то чудо, высекается искра. С первого заглядывания артистов в окна дома архитекторов, где они как будто рассматривали нас, мы для них становились на минуту театром. Или они в жизнь заглядывали? В зрителя своего, судью своего, хозяина… Так много промелькнуло в голове. И потом, шаг за шагом перед нашими глазами разворачивалась история АРТИСТА, и в то же время оставалось ощущение отдельности каждой судьбы, её выпуклой, трогательной настоящести.
Вот так – из идеи и профессиональной чуткости может родиться театр. Настоящий. Сколько мы видели спектаклей с бюджетами, декорациями, костюмами и гримом – и всё никуда. А тут – маленькое чудо, рождающееся буквально на твоих глазах.
Когда Слава Гардер, одни из лучших, на мой взгляд, драматических артистов страны, в дурацком красном балахоне читает монолог молодой девушки, растерянной, не сумевшей пока найти себя, и на последних словах: «я, наверное, инфантильная?», его начинают обнимать коллеги и с ними автор текста. Словно обнимая саму себя. Ты чувствуешь себя там, в этой куче-мале. В этом кулачке любви. И ничего не страшно.
Вот вам и ответ на вопрос, где брать энергию?
В нашем театральном городе, где так силен дух цехового единства и театральный бог щедро вдыхает огонь в людей, собравшихся во имя его, возможны любые чудеса. Как после этого не верить в успех Никитинского театра на новом месте? Когда у него такие друзья и такой зритель.
Это мои впечатления.
Мне выпал редкий шанс поделиться ими с автором идеи и режиссером проекта Камилем Тукаевым, а заодно выяснить у него, как же всё это получилось?
Камиль Тукаев (ведущий артист Камерного театра, Народный артист РФ):
После того, как Никитинский театр потерял свой дом, было видно, что настроение у ребят как качели: то появится надежда, то вдруг всё рухнет. И вот в такой момент звонит мне Борис, давай, говорит, встретимся поговорим. А я ему отвечаю, встретиться, конечно, было бы неплохо, а вообще надо бы какую-нибудь акцию придумать в поддержку вашего театра. Никогда у нас не было такого в городе. В ситуации, когда от них отвернулись все, включая Союз театральных деятелей. А это все-таки профессиональный театр. Независимый профессиональный театр. Это не любительская труппа, при всём уважении, где люди где-то работают, получают зарплату и репетируют в свободное время.
Лишив театр дома, его лишили доходов, артисты остались без зарплаты со всеми вытекающими. Семьи остались без денег, без пропитания.
Мне было очень их жалко. Особенно, когда мы все радостно открыли новый театральный сезон, а они нет. У нас праздник, а они топчутся на месте, пробиваются разовыми показами спектаклей, чтобы хоть как-то удержать артистов, не потерять театр.
И вот я подумал, почему не сделать такую акцию в поддержку Никитинского. Не просить деньги с протянутой рукой, а принимать их, как бы отдавая что-то людям. И тут же в чате я начал набрасывать Борису идеи…
Нужны артисты из разных театров, нужна хорошая площадка. Боря загорелся и собрал всех артистов, которые в итоге приняли участие в нашем спектакле-акции.
Артисты, принявшие участие в спектакле-акции: «Тамара Владимировна, а где брать энергию?»
Борис Алексеев, Андрей Клочков, Марина Демьяненко (Никитинский театр); Камиль Тукаев, Тамара Цыганова (Камерный театр); Вячеслав Гардер, Мария Щербакова (Театр драмы им. Кольцова); Андрей Лунёв (ТЮЗ); Мария Конотоп (Новый театр); Александра Сабаева (свободный художник)
В этом составе артистов нет ни одного случайного человека. Все они каким-то образом связаны друг с другом. По работе, по личным контактам.
Я пришел и объяснил ребятам идею документального театра. Там обычно как происходит: я беру у тебя как у источника интервью, отбираю самое важное и интересное как драматург и передаю третьему лицу, которое не присутствовало при нашем разговоре. И третий играет тебя, используя текст, переданный мной. Он – актер. Три составляющие – источник-драматург-актер. Мы упростили эту схему. У нас актёр берет интервью у актёра и играет его текст.
Мы кинули жребий на первой же встрече в кафе, кто у кого берет интервью. И вот что удивительно – была опасность превратить всё в водевиль, когда артисты мужчины будут играть женщин и наоборот. Однако жребий распредели все настолько интересно, что нарочно не придумаешь. Сработали какие-то невидимые театральные нити. Мне пришлось интервьюировать Тамару Цыганову, а Вячеслав Гардер рассказывал о себе Маше Щербаковой. Но при этом мой монолог читал Андрей Клочков из Никитинского театра, а монолог Маши в финале читала Тамара Цыганова.
Второй пример: сошлись две подруги – Конотоп и Демьяненко. У Демьяненко монолог начинается со слов: «Сколько лет мы с тобой не виделись…»
Какие вопросы должны были задавать друг другу артисты?
Наша задача была уйти как можно дальше от журналистских клише, как вы пришли в профессию и т.д. Рассказать о чем-то очень личном, глубинном, о том, что беспокоит.
Когда мы увидели исходный материал, мы ахнули. У каждого было интервью на час-полтора. Материала было столько, что его невозможно было перенести на сцену.
И тогда мы с Борисом взялись за редактуру. Борис читал вслух, и мы принимали решение, что можно убрать или сократить. Это колоссальный труд, мы встречались несколько раз, пока не сократили каждый монолог в среднем от 2,5 до 4 страниц.
Мы раздали текст артистам, и тут начались вопросы, как это играть? Надо ли пародировать, изображать похоже интонацию, жесты? В результате мы решили ориентироваться на нашу главную цель – донести текст другого человека, его позицию. Чтобы это было понятно зрителю. Наша акция – не площадка для твоего самовыражения и демонстрации талантов или твоего понимания сущности театра. Мы должны были наступить себе на горло и быть просто трансляторами. Мы просто транслируем чужой текст, а для этого мы должны быть похожи. Мы нарочно старались обходиться без своих актерских фишек, штучек-дрючек и т.д.
И только после этого, после нашего «усреднения» началась режиссура. Мы смотрели, что получается и понимали, что нужна аритмия внутри. И вот приходит Гардер и делает совершенно тончайшее изумительное актерское приближение к объекту, который еще и гендерно ему не соответствует. Монолог Саши Сабаевой, молодой актрисы, которая не может найти себе место в профессии. В Москве не получилось, здесь работы нет. «Неопределенное какое-то состояние»
Такое актерское приближение, выпадающее из общего строя, мы решили оставить. Мы наряжаем его в красный какой-то балахон с глазами на капюшоне, отдаленно напоминающий костюм ростовой куклы. Это то, чем Саша там в Москве занималась…
Эпизод про брата наркомана мы уже решали по-другому. Посадили их (Марину Дьяченко и Марию Конотоп – ред.) на подоконник, как в кино. Внесли стол, поставили вазу, организовали подсветку, как на съемочной площадке.
Меня поразили все. И артисты, читающие монологи и авторы этих монологов. Это было очень круто.
—Подбирались ли специально исполнители по возрасту? Было ли задумано изначально выстроить линию судьбы артиста от его молодости и неопределенности до стадии, когда он уже признан и рефлексирует по поводу своих возможностей и профессиональных ограничений в связи с возрастом?
В том-то и дело, что нет! Это какое-то чудо, какой-то театральный бог. Когда все принесли свои монологи, я попросил Бориса просто расставить их по порядку, как ему это видится. Он приносит расстановку, мы начинаем репетировать, и понимаем, что получается офигенно.
С момента ребёнка, как он увлекается театром, его поступления в институт, через первые годы в профессии, через всё-всё до народного, до каких-то сомнений, мудрости.
А заканчивается всё монологом Тамары Цыгановой, сказкой: «Жила была девочка…». И всё будет хорошо. Несмотря ни на что. Нужно работать, творить и максимально приблизиться к творчеству. Именно сейчас.
Так написалось у людей, и так выстрелилось.
А почему монолог Марины Демьяненко вы решили сделать так?
Монолог Марины Демьяненко в исполнении Бориса Алексеева, разбитый на эпизоды и раскиданный по всему спектаклю – это как будто монолог шекспировского шута.
Он врывается в разговор к месту и не к месту, говорит резкости. Его никто не бьёт, но никто и не аплодирует. И важно, что эта роль досталась именно худруку Никитинского театра, главному бенефициару нашего проекта.
И это вышло только потому, что сам монолог был такой колючий, сложный, фрагментарный, а не потому, что его читал Борис.
Когда мы всех послушали, я всем роздал домашние задания по парам, чтобы они встретились дополнительно, почистили текст, доработали его подачу. Марина с Борисом тоже резали её текст на части вместе.
-А как вы репетировали?
Репетировали мы мало. Это действительно – спектакль-акция. Один раз репетировали, когда собрались днём и второй раз ночью накануне.
Первая репетиция была грязная, с придумками относительно нового пространства со всеми выходами и состояниями. Придумывали, запоминали. А второй раз мы собрались на чистый прогон. В девять вечера пришли, в два ночи разъехались.
Меня поразило то, что это абсолютно профессионально сделанный спектакль. В нём ритмически выстроено всё очень четко, музыкально сопровождение точное, и вот эта придумка с проекцией фото автора монолога с его постепенным приближением к зрителю. Сначала он вдалеке и не совсем понятно, кто это может быть, потом в финале «эсквайеровское» со всеми морщинками лицо с проникновенными глазами. Кто это придумал?
Это было первое, о чем я подумал, когда мы решили делать этот спектакль. Нужно видео. Я написал Борису, что нам нужен человек, которые может это сделать. Оказалось, что наша молодая коллега Саша Сабаева может это сделать, она этим зарабатывает.
Первый замысел был – снять человека, идущего по какой-то плоскости к нам. С 4-5 стоп-кадрами. Несколько дней заняли эти съемки, проводились они на территории будущего пространства Никитинского театра. Изначально мысль была провести съемки на природе, в разных локациях, но концептуально вернее было сделать это именно на площадке будущего, рождающегося театра.
Были сомнения по поводу очередности подачи фотографий. Я даже предположил, что лучше сначала поставить крупный план, а потом все остальное. Но момент узнавания, который растягивался на весь монолог добавил интереса и внимания к артисту. Люди прислушивались, пытались понять, угадать, чей это текст, и это добавляло включения зрителя, обостряло его эмоции.
Фото Дианы Литвиновой
