Мне удалось попасть на генеральный прогон, и это такая сомнительная удача. С одной стороны – увидеть первым то, на что уже на два месяца вперед раскуплены все билеты – дорогого стоит. С другой – все угловатости и шероховатости, пылинки и сыринки настолько бросаются в глаза, что без искреннего увлечения, без этого особого энергетического коннекта, может и вовсе не включить. Так что есть риск, что, когда и созреет до лучшей своей поры, даже и тогда не появится желания снова встретиться. Бывает и так.
«Мещане» — очень, очень противоречивые вызвали чувства.
Прежде всего стоит обозначить моё безмерное уважение к таланту режиссера и художника Михаила Бычкова. Он, можно допустить, и вовсе гений. По крайней мере, заподозрить его театр во вторичности, неискренности и работе на потребу точно нельзя. Пророческая актуальность Камерного театра иногда даже пугает. Потому — кто мы такие, чтобы сомневаться в исторической и гуманистической ценности нового спектакля.
Короче, сомневаться не будем. Это пусть будущий зритель сомневается.
А я предлагаю поговорить о том, как и почему именно так, на наш взгляд, сделан этот спектакль. Понятно, что это только версия прочтения. У каждого своя голова, сердце и что там обычно отвечает в организме за эстетическое восприятие.
Я расскажу о своих переживаниях, а потом сравним на досуге.
Максим Горький как зеркало советской литературы
Пьеса «Мещане» — первая пьеса Горького, написанная в 1901 году, получила всеобщее признание и была сразу же принята в работу самим Станиславским. Он эту пьесу считал началом новой эры социального театра в России. И её первый показ сопровождался необычайным ажиотажем. Разрешение на постановку давали на самом верху, а больше всех хлопотал за артистов будущий председатель правительства Сергей Витте.
Вот как описывает это сам Станиславский в своих мемуарах: «В самый театр и вокруг него был назначен усиленный наряд полиции; на площади перед театром разъезжали конные жандармы. Можно было подумать, что готовились не к генеральной репетиции, а к генеральному сражению»
Но при всей околотеатральной шумихе, премьера имела «средний успех». Так говорит Станиславский. «Средний успех». Надо запомнить.
Все ожидали какого-то революционного откровения, а получился какой-то, простите, недочехов.
В России Горький – классик. Общепринятый и непререкаемый. Так было раньше, в мои школьные советские годы. Сейчас его крайне редко ставят и почти совсем не читают. Последний телехит эндшпиля перестройки – «Жизнь Клима Самгина» на какое-то недолгое время всколыхнуло интерес к его творчеству. Но осмелюсь грубо предположить, что Горький не переживет 21 века. Что он уже сейчас интересен только специалистам. Или чудакам художникам, которые из этого засохшего давно текста, пытаются слепить новую жизнь.
Иногда даже выходит нечто выдающееся. «Мещане» Товстоногова получили Государственную премию на стыке 60-х и 70-х, «Мещан» ставил Серебренников в МХТ в 2004 году с Андреем Мягковым в главной роли.
И вот в Камерном театре новый опыт реинкарнации. Какой он получился? В двух словах не скажешь.
Переключая каналы…
Сюжет пьесы достаточно прост. В центре семья Бессемёновых – Отец Василий Васильевич (Юрий Овчинников), мать Акулина Ивановна (Наталья Шевченко), сын Пётр (Олег Луконин), дочь Татьяна (Яна Кузина), воспитанник Нил (Георгий Яковлев). В этот круг встраиваются дальние родственники в лице птицелова Перчихина (Андрей Новиков) и его дочери Поли (Марина Погорельцева) и постояльцы, по-нашему — квартиранты: Елена Николаевна Кривцова (Людмила Гуськова) и Терентий Хрисанфович Тетерев (Камиль Тукаев)
Основной конфликт – поколенческий. Старики Бессемёновы пилят своих неудалых отпрысков на чем свет стоит, те отбрехиваются, слегка бунтуют. Всплески их активности приводят к попытке демонстративного суицида со стороны дочери и несанкционированной помолвке с ушлой вдовой-жиличкой сына.
Еще есть воспитанник Нил – эдакий брутальный бунтарь, не желающий жить в жестких рамках, установленных в доме, и своим предложением Поле Перчихиной ломающий все возможные планы Бессемёновых на будущее свои деток.
Над всем этим незамысловатым полем боя невысоко парит философ-поэт-музыкант Терентий Тетерев. Это такой не участвующий ни в чем соучастник. Он клеится к молоденькой Поле, но при этом легко переносит её отказы, он говорит всем, что думает, как шекспировский шут, но при этом вряд ли кому-то сочувствует. Весь его облик – его огромные ботинки, огромный не по размеру пиджак, усы как у песняров и жиденькая седая грива эстрадного пенсионера, шарфик и солнечные очки – всё это выдает в нем самого настоящего клоуна.
Грустного, конечно. Неловкую помесь лицедея Славы Полунина и музыканта Владимира Мулявина. «Косил Ясь конюшину, — помните? – поглядал на дивчину». Вот это точно про нашего Тетерева!
И главное связующее звено, главный элемент художественного пространства, объединяющий и разделяющий одновременно всех участников этой драмы – телевизор. В том его первоначальном, мифологическом виде ящика, который уже не очень понятен нашим детям, привыкшим к плоским экранам и панелькам на стенах. Для нас слово «ящик» — означает и телевизор, и гроб. Есть в этом сермяжная правда. Телевизор – эрзац, замена настоящей жизни. А что есть окончательная замена жизни, если не смерть?
Не случайно, у каждого действующего лица – свой персональный телевизор. Свой персональный ящик. Как иначе?
И в этих ящиках – их параллельная, виртуальная жизнь, их звуки, ритмы, их среда обитания. На сцене нет ни окон, ни дверей, никакого реквизита, который должен был бы воссоздать интерьер дома мещан Бессемёновых, их мир. Этого ничего не надо, их мир на самом деле пуст и сер. Цветной и яркий он там, в телевизоре. Они как будто подключены к своему телевизору, он их хозяин, их источник питания.
В спектакле есть такой момент, когда герои, каждый глядя в свой экран, начинают медленно и синхронно покачиваться как водоросли. Жуткое зрелище.
Тёмное царство и всё
Мы привыкли грешные, что на всякое темное царство, найдется у нас свой, хоть и слабенький, но лучик света. Он даже у Гоголя в его фантасмагориях, хошь не хошь, а прорывается. В Мертвых душах – Русь, птица-тройка, кто ж её выдумал, в «Ревизоре» — «над кем смеетесь», в Головлёвых Салтыкова-Щедрина и то Иудушку выбрасывает из его морока ну пустынный берег, на его, курсивом выделенное у автора «Где… все?»
У Горького можно предположить таким лучом должна была стать молодая, внеплановая любовь Нила и Поли. Но у Бычкова все они одним миром мазаны. У всех старых и молодых – задницы как подушки, насиженные, подкачанные – на таких век сиди, не устанешь. Пивные пузики у отца и сына Бессемёновых. На головах у каждого своя история: зачесы на лысины, нашлепки нелепые у матери с дочкой. На этом фоне кепка Нила и шляпа Перчихина кажутся слабой попыткой как-то прикрыть свои макушки, замаскировать их подо что-то приличное или продемонстрировать маргинальность хамоватого Нила и опустившегося птицелова.
Герои – карикатуры на людей, наш ответ американским Симпсонам. Которых мы давно догнали и перегнали. Как не крути.
И вот в этой бескомпромиссной карикатурности кроется главная, на мой взгляд, опасность. С одной стороны – посыл «над кем смеётесь» очевиден. Бычков не ставит спектакли о перегибах на местах. Каждая его работа – это послание в космос. Сигнал каждому зрителю. Ты где? Ты как? И чистота сигнала зависит от мощности передатчика. Когда передатчик работает без сбоев, ровно, не фальшивит ни в одном звене, всё получается. Но стоит одному из клоунов качнуться не туда, или сыграть как-то так, по привычке, и вылетит этот сигнал в трубу. В свисток.
Мне кажется, что в такой работе, с таким замыслом, оттачивать туше надо до такой филигранной точности, чтобы никакие прошлые роли не подмигивали из-под челки, чтобы было так по-новому смешно и грустно. Как никогда не было.
Хотя бы потому, что так еще никогда не было.
Сестрам по серьгам
На случай, если этот мой отзыв будут читать артисты, позволю себе несколько слов в их адрес. Я допускаю, что простота, вычурность и угловатость решений – установка режиссера. И эта выдвинутая челюсть младшего Бессемёнова – часть образа, и парик Елены Николаевны с головы свахи из «Бальзаминова» не случаен. И вся эта утрированность конфликтов, писклявость и взлохмаченность на совести постановщика. Так было задумано. Но вот как исполнено? И тут, чтобы никого не обидеть, скажу просто: исполнено было по-разному.
Давний спор между театром представления и театром переживания в спектаклях Михаила Бычкова отходит на второй и даже третий план. В самых лучших его постановках – представление работает на общий эффект воздействия на зрителя при обязательном, повторюсь, обязательном психологизме. Карикатурность только подчеркивает драматизм ситуации, оттеняет её. Так было в «Дяде Ване», где напяленный нелепый старушечий берет и неловкие угловатые движения худеньких ножек поднимают финальный монолог Сони до таких трагических высот, что невозможно удержаться от слёз.
Здесь же представление давлеет. Как будто концепт, как новые туфли, в которых нужно ходить осторожно, иначе живо набьёшь мозоли в самых неподходящих местах. Увереннее всех в этом новом мире чувствуют себя Камиль Тукаев (Терентий Тетерев) и Людмила Гуськова (Елена Николаевна).
Остальным, такое ощущение, нужно еще расходиться в своих ролях, привыкнуть, освоиться. Если это произойдет, то вполне возможно мы с вами увидим одно из самых жестких и точных высказываний современного театра на тему, как же так вышло, и кто виноват.
P.S.
Я не знаю, специально ли так задумано или просто случайно вышло, что во многом «Мещане» Горького в постановке Бычкова перекликаются с чеховским «Дядей Ваней». Условный хозяин дома переживает кризис идентичности, рушится его устоявшийся мир, и в финале он произносит реплику: «Будем терпеть, будем ждать. Всю жизнь терпели… еще будем терпеть» И это он говорит своей жене и соратнице Акулине Ивановне, с которой остается вдвоем. А где-то с другой стороны зеркала, где ещё нет телевизоров, но есть надежда, смирение и любовь, слышится: «Мы отдохнем, мы увидим всё небо в алмазах». Однако если героев Чехова нам по-настоящему жаль, то этих упырей как-то не очень.
Потому что есть разница между терпилами и мучениками. Такая же примерно, как между Горьким и Чеховым. Между СССР и Россией. Между обязательствами и любовью.
Фото Алексея Бычкова
ШКАЛА ГАРМОНИИ (авторская разработка авторов портала gorsovety.ru)
Для людей, которые любят конкретику, и которым некогда читать большие тексты рецензий.
Оценка спектакля (художественного произведения) по нескольким критериям по шкале от 1 до 10
- Оригинальность – (1- нет, 5 – где-то я такое видел, 7 – раньше я такого не видел 10- что это было?) – 6
- Яркость (декорации, спецэффекты) – 1-нет, 5 – симпатичненько так, 7- хорошо прям, 10- вау!) – 7
- Трогательность (эмоциональность) (1 – нет, 5 – мурашки(одобрительный смех), 7- пощипывает глаза(смех без контроля), 10 – заплакал) – 6
- Катарсис (1 –нет, 5 – задумался о вечном, 7- еще раз задумался о вечном 10- переосмыслил всю свою жизнь) – 6
- Художественная ценность (1 – нет, 5 – а в этом что-то есть, 7 – в этом точно что-то есть, 10 – шедевр) – 7
- Историческая ценность (1 – нет, 5 – возможно, 7 – более чем возможно, 10 – однозначно есть)- 8
- Посоветовать другим (1-нет, 5 – если других дел нет, 7- сходите, обсудим, 10 – обязательно идти) – 9
Средний бал – 7,0 (1 – в топку вместе с рецензией, 5 – это интересно, 7 – надо идти, 10 – так не бывает!)
