Иоланта/Щелкунчик. П.И. Чайковский
Постановка Дмитрия Чернякова (Россия)
Дирижер Ален Алтиноглу (Франция)
Хореографы: Артур Питу (Португалия), Эдуар Лок (Канада) и Сиди Ларби Шеркауи (Марокко-Бельгия)
Солисты Иоланты: Соня Йончева (Болгария), Арнольд Рутковски (Польша), Александр Цимбалюк (Украина)
Солисты Щелкунчика: Марион Барбо и Стефан Бюльон
Париж. Opera Garnier. Мировая премьера: март 2016 г.
Я вчера ходил на оперу. В «Спартаке» давали трансляцию из парижской Opera Garnier «Иоланта/Щелкунчик». Но это еще не вся правда! Чего уж теперь. Я и на балет вчера сходил. Как говорится: не было ни гроша, да вдруг алтын. И опера, и балет.
Честно скажу, если бы не фамилия Чайковский в афише и волшебный пароль «Щелкунчик», вряд ли бы я решился на такой эксперимент.
Для меня опера — пока тема непройденная. Ценителем и знатоком себя никак не назову. И представить себя как героиню Джулии Робертс (Красотка) плачущим, к примеру, над умирающим Ленским, трудно. И слушать, не смотреть, а именно слушать оперу и получать от этого удовольствие, до сих пор не научился.
Теперь о балете… Тут попроще. Потому что это в первую голову зрелище. И музыка, конечно. Чудесная музыка Чайковского. И потом «Щелкунчик», он даже в Воронеже «Щелкунчик». И вполне, надо сказать, приличный. Ходили с детьми…
Не скажу, что этот вечер перевернул мою жизнь. Но что-то во мне щелкнуло.
Чем хороши такие трансляции в «Спартаке»? Тебя погружают в контекст. Обязательно ведущий — умный, обаятельный, говорящий понятными словами. До представления и в антрактах, а их было два, их французский собрат нашего Бронислава Табачникова, говорил о Чайковском, истории создания Иоланты и Щелкунчика, взял интервью у исполнителей главных ролей, дирижера Алена Алтиноглу. Созвучно с моим «алтыном», не находите?
И это здорово включило.
Оказывается, «Иоланту и Щелкунчика» за год до своей смерти Чайковский представил публике именно в таком гибридном сочетании. Первое отделение — опера, второе — балет. При этом, оперу приняли с восторгом, а балет прохладно.
Спустя сто лет все знают «Щелкунчика», а из «Иоланты» обывателю вроде меня знакома разве только фраза «Никто не сравнится с Матильдой моей». И всё.
И вот наш режиссер Дмитрий Черняков, обладатель нескольких Золотых Масок, победитель международных оперных конкурсов, взялся поставить последние шедевры Чайковского в том сочетании, в каком их подавал автор.
И сделал это так, что я до сих под впечатлением…
И что же там такого?
Попытаюсь коротко объяснить, чем зацепила меня эта однозначно неординарная постановка.
Первое — вот этим самым соединением оперы и балета. Две разные истории и жанрово и событийно. Опера «Иоланта» – сказка о слепой принцессе, которая не знает о своем недуге и думает, что нанятые сиделки – её подруги. Все её любят по доброте душевной, а глаза нужны только для слёз. Отец скрывает правду, полагая, что это как-то убережет дочь от потрясений и не отпугнет богатого жениха, обрученного с будущей женой во младенчестве. В имение, где прячут слепую Иоланту, случайно (как у них это обычно и бывает) попадает её избавитель и будущий возлюбленный Водемон. Он в переносном и буквальном, в перспективе, смысле открывает ей глаза. Объясняет, что участь её не завидна, розы бывают разных цветов, небо голубое и трава зеленая.
Этим пользуется мавританский чудо-врач, которому до зарезу важно, чтобы принцесса страстно захотела прозреть. Без этого лечить её он не берется. И тогда отец блефует: заявляет при всех, что не казнит Водемона, нарушившего все запреты, забравшись в имение, только если Иоланта сможет излечится от слепоты.
Иоланта прозревает, все счастливы. И тут на сцену к героям оперы выбегает хрупкая девушка в легком платьице. Обняв всех, она вдруг превращается в главную зрительницу спектакля. А пространство сцены расширяется до громадных размеров, и мы видим большую гостиную по стилю напоминающую советскую номенклатурную квартиру 30-40 годов.
Выходит, что «Иоланта» — это домашний спектакль для своих, поставленный силами домочадцев. Крестный Дроссельмейер играет мавританского врача, приглашенные молодые люди — Водемона и Роберта, несостоявшегося мужа Иоланты. Мама Мари играет кормилицу, а подружки – сиделок.
И все это без пауз, без антрактов. Первый антракт разделял «Иоланту» на до и после прозрения героини, а второй состоялся уже в разгар «Щелкунчика», аккурат до прозрения Мари.
И вот этот мотив потери наивного детского рая, сопряженный с открытиями самого разного свойства, стал объединяющим для, казалось, совершенно разных историй.
Второе – я впервые видел такого недетского, не сказочного, несмотря на совершенно фантастические пространства на сцене, «Щелкунчика». Это был самый русский «Щелкунчик» и самая русская Мари, из мною виденных. Несмотря на то, что дирижировал француз с турецкой фамилией, и танцевали стопроцентные французы, без намека на русские корни.
Перед нами развернулась масштабное историческое полотно. Сага о Чайковских. Романтизм конца 19 века, сусальная рождественская Россия Петра Ильича рушится на наших глазах, превращая историю взросления юной девушки из уютной сказки в страшный морок. Танец снежинок – дуэт влюбленной пары в эпицентре взрыва. Ассоциативный ряд: «Пепел и алмаз» Вайды, «Летят журавли» Колотозова – ситцевое платьице в вихре событий. Трагедия народа и маленького красивого человека, окруженного ватниками и мертвой разрухой.
Дальше больше. Роуд-муви по собственным страхам, воспоминаниям, воплощенным в виде узнаваемого темного леса, где, конечно, живет Серый волк и другие животные несредней полосы. Это же сказочный лес. История игрушек в советском варианте. Помните «Цветик-семицветик» Катаева? Когда игрушки гнались за девочкой… Бойтесь своих желаний!
Здесь девочки множатся и становятся равными человекоподобным игрушкам. И сами превращаются во что-то мало похожее по движениям на живых людей. Это можно прочитать как метафору на оттепель, недаром в числе игрушек космонавты. Многообещающие игрушечные шестидесятые, иллюзия будущего несбыточного рая.
Хореография рваная, нестройная, нарочито «недетская» с задиранием подолов, расцарапыванием груди себе и соседу. Так, я слышал, перед смертью себя «обирают» умирающие… Короче, жуткое и некомфортное зрелище. Особенно на фоне гигантских игрушек, плавно раскачивающихся рядом.
Ставил эту сцену хореограф из Канады Эдуар Лок. Говорят, очень продвинутый и модный. Даже слишком…
Три эпизода: Вальс цветов, дуэт Мари и Водемона и финальный «хрустальный» танец Мари – это просто бомба. Бомбы даже. Каждая со своим методом поражения.
«Вальс цветов», в котором Мари наблюдает, как в танце проходит целая жизнь, это такая зажигательная, для острастки больше. Меняются поколения танцующих, от детей до глубоких стариков. И площадь танцплощадки жизни сжимается до маленького пятачка, где мелодия Чайковского щемяще звучит в виде соло на губной гармошке. Нет оркестра, нет кордебалета. Есть только бородатый пузатый дедушка, изображающий кавалера с охапкой цветов или звезд, чего он там нарвал из воздуха, пока мимо, из тени в тень наискосок продефилировал одинокий гармонист. Тоже ведь очень русская тема.
Дуэт и соло – одна за другой бомбы самого разрушительного, почти нервно-паралитического свойства. Особенно танец Мари. Ставил эти сцены хореограф из Бельгии Сиди Ларби Шеркауи. Я не специалист и не ценитель. Но когда дело имеешь с бомбой, у тебя вряд ли есть выбор.
Сочетание хрустальной, нежной музыки Чайковского с трагедией одиночества, оставленности, надломленности даёт эффект оглушающий. Я помню только, как повторял словно контуженный, выпучив глаза: «Это круто, это круто, это круто»
Мари возвращается из своего «волшебного» путешествия в родные пенаты, в комнату, в которой начиналась её сказочная юность. И, кажется, что она сама – тот самый Щелкунчик, игрушка, брошенная злыми детьми под елку, сломанная, не сумевшая расколоть слишком крепкий орешек. Нашу жизнь, её тайну. Или она сама – орешек, попавший в пасть заколдованной в страшного Щелкунчика-Молоха родины. России.
Не получилось коротко…
