Номинации «Чернобыльской молитвы» стоит обозначить сразу: 1) лучший спектакль малой формы, 2) лучшая работа режиссера, 3) лучшая работа художника. На всякий случай.
Начнем с того, что, разбирая достоинства спектакля, основанного на документальных свидетельствах участников чернобыльских событий, мы ни в коем случае не смеем усомниться в правдивости, искренности и важности материала. Больше того, стоит отметить его актуальность и остроту с учетом вечного нашего российского главенства государственной идеи над благополучием простого человека. Да еще прибавьте к этому ситуацию с пандемией, Навальным и иностранными агентами, повылазившими как грибы после радиоактивного дождика. И окажется, что история, рассказанная как бы о событиях века 20-го бьет в глаз нашему времени. Бьет наотмашь, точно, резко. И больно.
Теперь поговорим о театре. По текстам Светланы Алексиевич ставят много и часто. Больше всего по «У войны не женское лицо» — первой книге о войне, в которой нет мемуарной бронзовости маршалов и официальных героев. Её откровенность и простота сражает наповал. Даже сейчас, после всего, что мы знаем, читали и видели о войне. Книга вышла в 1985 году и сразу же спектакли по ней поставили в Омском драматическом театре и Театре на Таганке.
Геннадий Тростянецкий и Анатолий Эфрос выступили постановщиками, и их работы были отмечены высшими театральными наградами. Любой желающий может посмотреть телеверсии этих спектаклей на Ютубе. После было много театральных работ и по этой книге, и по другим книгам Алексиевич. Но вот по «Чернобыльской молитве», основанной на воспоминаниях свидетелей аварии на АЭС в Припяти, в России ставили только раз, 15 лет назад, судя по Википедии. И событием эта постановка не стала.
Работа же Дмитрия Егорова в Никитинском театре сразу привлекала внимание театрального сообщества. Это уже четвертый спектакль по прозе Светланы Алексиевич в послужном списке питерского режиссера. Предпоследняя его работа «Время секонд хэнд» в Омске была хорошо принята критикой и заслужила несколько номинаций на «Золотую маску», включая три номинации на второстепенную женскую роль. Одна из этих номинаций в итоге выстрелила, Маску вполне заслуженно получила Валерия Ивановна Прокоп.
Потрясающая актриса, надо сказать.
Наши номинации в маски не воплотились, но уже сам факт номинаций можно считать прорывом и первой большой победой для маленького независимого театра в Воронеже.
Люди, тени и настольные лампы
Дмитрий Егоров выстраивает художественное пространство в трех слоях, если так можно выразиться. Первый слой – то, что мы видим в реальное время, как зрители, пришедшие в зал или сидящие у экрана, как в моем случае. Этот первый слой трансформируется на наших глазах из темноты, превращаясь в какой-то зачехленный постапокалиптический мир, в котором живой человек выглядит лишним, странным, чужим.
Из забвения, из тьмы незнания проступают человеческие жизни. Решено это просто: артисты, читающие свои монологи, находятся в тени. Настольные лампы, мерцающий монитор телевизора – основные источники света. К ним всё внимание. И к голосам. К историям, пока еще бестелесным, как святой дух.
Второй слой – исторический контекст. Он обозначен бравурными мелодиями восьмидесятых, постановочной хроникой строительства города будущего на берегах старинной реки Припять. Где всё бодро, оптимистично до тошноты.
Помните из «Курьера» Карена Шахназарова, кстати вышедшего в том же роковом 1986 году: «У нас прекрасная молодежь, можно сказать – героическая, я каждый день смотрю телевизор…»
И третий слой, основной, без которого не зачем было бы собирать всю эту машинерию – истории, судьбы, реальность, истина, суть. Слово, которое должно было родить весь мир, объяснить его, построить. И вся тяжесть ответственности за весомость и принятие этого слова зрителем ложится на плечи артистов Никитинского театра. На их талант и умение быть настоящими в предложенных обстоятельствах. И это самая сложная задача. Потому что она не раскладывается на сантиметры, не гарантируется дипломом и практикой, не тренируется и не отрабатывается стократным повторением. Хотя понятно, что без репетиций и повторений не обошлось.
Важнее в этом всем – природная, естественная органичность, которая тяжелее всего дается профессиональному артисту. У него уже на автомате, как у балетных на сцене срабатывают рефлекс правильной позы. И быть как в жизни получается тяжко. Быть не актером, играющим инженера или вдову пожарного, а инженером и вдовой, так чтобы поверили и ужаснулись – задача из разряда «миссия невыполнима».
Допускаю, что задачи вынуть душу, никто перед собой не ставил. Но я максималист и мне кажется, что одним умом и эффектными метафорами, гору не сдвинешь. Нужна вера. Хотя бы с горчичное зерно.
Я не верю уже интонациям-костюмам. В вербатиме они висят на плечах артиста громоздко и вычурно. Не верю жестам, позам, паузам и речевым пулеметам. Приемам, которые изобрели и используют профессионалы. С разной степенью успеха.
Вот у Камиля Тукаева есть жест в «Антигоне», когда его Креон посреди гневного монолога вдруг хлопает себя пальцами по глазу, словно хочет протереть его, навести резкость. Я видел этот жест у главного героя «Хрусталев, машину» Германа. Больше нигде. Я понимаю, что он подсмотрел, перенял его. Но абсолютно не в претензии. Поскольку он органичен, он обогащает палитру персонажа. Делает его человечней. Этот жест необычен, редок, странен, и тем хорош.
Жесты героев «Чернобыльской молитвы» хороши, выпуклы: рука инженера, рубящая стол фактами в свете настольной лампы, рука вдовы пожарного, застывшая в нервном спазме… Но они придуманные, не пережитые, не вживленные какие-то. Это как видно сразу некурящего артиста, который делано прищуривается, затягиваясь.
История про дверь, которую рассказчик вывозил тайно из Припяти, чтобы потом уложить на неё умершую от радиации дочурку в середине спектакля – это же бомба, удар под дых. Это мощнейшая метафора апокалипсиса. В семейной традиции на дверь дома укладывался покойник перед отпеванием. Обычно это старики, их провожали таким образом, отпускали из родного дома. Дверь без дома, мертвый ребенок на ней. Время повернулось вспять. Нет будущего. Разорвалась цепь поколений. Но в той интонации, в том образе, который придумали режиссер и артист нет ни простоты, ни ужаса. Есть попытка сыграть работягу, который делает, как надо, и не понимает, что же там сломалось, почему все не так. Попытка отстраниться от страшного текста, сделать его более грубым, шершавым, косноязыким. Чтобы не так страшно было? Чтобы не впасть в пафос? В результате – ни пафоса, ни страха. Всё понятно. Мои соболезнования…
Контрасты – дело хорошее
Противопоставление оптимизма советских комсомольцев и суровой обреченности ликвидаторов – символ слома эпох, окончательного низвержения иллюзий относительно светлого будущего советской родины.
И это не для ностальгического эффекту делается, не для раздражения нервных окончаний. Это констатация факта на эмоциональном, самом убедительном и важном уровне. Разве виноваты эти искренние и честные люди в том, что их жизнь и счастье так хрупко и уязвимо. Что в один миг они превратятся из строителей коммунизма в изгоев и мучеников, чернобыльских хибакуся, с которыми страшно заводить семью, мало ли.
КВН с чернобыльским черным юмором чуть не сразу после рассказа о погребении пожарного, на мой взгляд, одна из самых важных и системообразующих сцен спектакля. Кто бы что ни говорил.
Это театр в театре. Шоу в квадрате. Это не только иллюстрация человеческого метода переживания глобальной трагедии, которую невозможно переварить без щепотки иронии. Иначе – ложись и помирай. «Может ли быть поэзия после Освенцима?» — так кажется говорил философ Адорно.
Может. И есть, и будет. Это театр. Это шоу. Которое должно продолжаться. И понятно, что эта пародия на КВН, впрочем, очень точная, пошаговая – со всеми приемами, ужимками и элементами «Домашнего задания» — совсем не смешная. Больше того – эти обусловленные жанром гэги о говорящем молоке и двухголовом деде делают картину апокалипсиса ярче и контрастней. Это не пир во время чумы. Это чума во время пира.
И еще это очень похоже на сцены из фильма великого Боба Фосса «Весь этот джаз». Помните – танцевальный номер лейкоцитов на фоне умирающего от инфаркта главного героя? «Бай, бай, лайф!»
Зачем молиться на сцене?
Зачем Алексиевич писала и пишет свои книги? Зачем поднимаются архивы и публикуются секретные материалы? Зачем нужны свидетельские показания, в конце концов? Ответ очевиден и банален. Чтобы мы знали правду. А зачем нам правда? Чтобы не было лжи. Чтобы мы понимали, как оно всё было на самом деле. Чтобы воздать по заслугам каждому – герою и предателю, трусу и смельчаку и использовать эти знания в будущем. Это такой исторический подход, научный.
Театр же, как и всякое искусство, существует в другой плоскости. Он использует категории вневременные, вечные. Он не за справедливость и исторические полочки с аккуратными ярлычками «Хороший, плохой, злой».
Театр через мистерию, представление даёт нам возможность заглянуть в свое сердце, отправиться в путешествие не в прошлое или в будущее, а в вечное. Молитва о том же. Это общение с Богом. Она, как и «домашнее задание» в КВН имеет свои зачины и рефрены, но главное в ней то, что идет с той стороны слов, что не читается, а чувствуется. Покаяние, смирение, прощение. Это не слабость уставшего бороться. Это сила готового пойти на смерть за други своя. Так я думаю.
Потому, видится мне, всякий хороший спектакль – это обязательно молитва. И без веры тут, одними приемами горы не сдвинешь.
Но может и не было такой задачи, горы двигать? А мои ожидания от театра – мои проблемы.
ШКАЛА ГАРМОНИИ (авторская разработка авторов портала gorsovety.ru)
Для людей, которые любят конкретику, и которым некогда читать большие тексты рецензий.
Оценка спектакля (художественного произведения) по нескольким критериям по шкале от 1 до 10
- Оригинальность – (1- нет, 5 – где-то я такое видел, 7 – раньше я такого не видел 10- что это было?) – 6
- Яркость (декорации, спецэффекты) – 1-нет, 5 – симпатичненько так, 7- хорошо прям, 10- вау!) – 7
- Трогательность (эмоциональность) (1 – нет, 5 – мурашки(одобрительный смех), 7- пощипывает глаза(смех без контроля), 10 – заплакал) – 4
- Катарсис (1 –нет, 5 – задумался о вечном, 7- еще раз задумался о вечном 10- переосмыслил всю свою жизнь) – 5
- Художественная ценность (1 – нет, 5 – а в этом что-то есть, 7 – в этом точно что-то есть, 10 – шедевр) – 7
- Историческая ценность (1 – нет, 5 – возможно, 7 – более чем возможно, 10 – однозначно есть)- 6
- Посоветовать другим (1-нет, 5 – если других дел нет, 7- сходите, обсудим, 10 – обязательно идти) – 8
Средний бал – 6,1 (1 – в топку вместе с рецензией, 5 – это интересно, 7 – надо идти, 10 – так не бывает!)
